Повелитель воздуха

Тэл Брук

(отрывок из книги)

Тэл Брук был близким преданным Сатья Саи Бабы в 70-х годах. В течение двух лет он был неофициальным лидером группы молодых европейцев, которые съехались в его ашрам. Возможно, что Тэлу предстояло стать официальным руководителем для США, но у Тэла начался процесс кризиса, в результате которого он взглянул на Сатья Саи Бабу новыми глазами. Немаловажную роль в этом сыграло знакомство с четой христианских миссионеров, проживавших в то время в Уайтфилде, и обнаружение тайных сексуальных отношений Сатья Саи Бабы с молодыми последователями мужского пола. В результате Тэл порвал все отношения с Сатья Саи Бабой, отозвал  из издательства свою книгу о нем и обратился в христианство. В конце концов он написал  книгу о Сатья Саи Бабе, где описал свой процесс обращения. Книга под названием "Аватар ночи" вышла в Индии в конце 70-х годов. Затем книга переиздавалась в 1990 г. и в 2000 г. в США под названием "Повелитель воздуха" (Lord of the Air). Ниже приводится отрывок из этой книги.

Новое испытание веры

Праздник шел своим чередом, и нам удалось даже получить интервью у Бабы. В сознании американцев - получить от Бабы разрешение на постоянное проживание вместе с ним - это было знаком отличия. Однако это порождало неожиданные проблемы.

Например, для двух преданных девушек из США по имени Индия и Марша оставалась одна неразрешимая проблема. Даже несмотря на то, что у них было письменное разрешение от Бабы на проживание, им необходимо было объяснить факт по крайней мере полугодового нелегального пребывания на территории Индии с просроченными визами. И им также предстояло объяснить тот факт, что у одной из них не было даже паспорта. Когда они были на северо-востоке Индии, видимо в Дарджилинге, одна из девушек, Индия, была настолько увлечена духовной идеей вайрагьи, или отречения, что она либо выбросила, либо продала свой паспорт. Все это было лишь материальными предметами тогда, и этому не придавалось большого значения. Было известно, что паспорт попал в какой-то местный музей в качестве экспоната через печально известный индийский черный рынок. Перед ними стояла поистине титаническая задача - "объяснить" недостающие шесть месяцев, объяснить также тот факт, что в окрестностях Бомбея они являлись "персона нон грата", так как однажды  были пойманы с поличным в компании одного торговца гашишем, американца, который провозил читрал, сильнодействующий пакистанский гашиш, в корпусах часов. Общеизвестно, что индийское правительство имеет особый талант в одной области, а именно в бюрократических проволочках. Если потеря паспорта и другие инциденты были как-то связаны между собой, то обеих женщин ждало минимальное наказание в виде высылки из Индии, а может быть даже судебное разбирательство. Они любили Бабу, но вся ситуация ставила их в безвыходное положение.

         Баба сидел в кресле, улыбаясь своей широчайшей улыбкой, и я видел, как он перекладывает из одной руки в другую что-то вроде белого свитка. Возможно, Индия и Марша разговаривали с Бабой в течение нескольких последних дней, может быть, они говорили с Кастури или с кем-то еще, но Баба знал об их проблеме.

Тоном любезного благодетеля Баба объявил через Нанду, образованную аристократку, о том, что он предпринял. Он в деталях рассказал о ситуации Индии и Марши. Он рассказал душещипательную историю о двух искренних искательницах истины, самостоятельно приехавших в Индию, и вынужденных преодолевать одну неприятность за другой из-за неблагоприятного стечения обстоятельств. Но Баба был всегда с ними и направлял их к своей физической форме. Я сам испытывал очень теплые чувства к Индии и Марше. Они были настолько очаровательны, что их нельзя было не любить, и я думал, что всякому, кто их не любит, лучше было бы отрубить голову.

Тем временем Баба продолжал читать письмо на телугу, а Нанда преданно переводила каждое слово таким цветистым стилем, который заставлял многих американцев краснеть. Она так формулировала каждое слово, словно это был экзамен ораторского искусства. Из аудитории доносились всплески эмоций, которые звучали немного театрально, типа "Ого! Баба, это невероятно!" Это действительно было невероятно! Это была белая ложь, для того чтобы защитить их, причем с риском для Бабы.

Несколько минут спустя Гилл, который все это время тяжело вздыхал и корчился, наконец, не сдержался и перебил Бабу прямо посередине предложения.

"Баба, это ложь". Ему было больно говорить это, и он говорил это таким болезненным и уязвленным тоном, словно хотел сказать: "Ну зачем ты заставляешь меня сказать это? Мне это не нравится, но ты не оставляешь мне выхода".

Лицо Нанды дернулось, и она не смогла больше говорить. Никто из индусов не говорил такого Бабе, по крайней мере, из его окружения. Это, без сомнения, было суровое лекарство для такой нежной и чувствительной особы с аристократической конституцией. Но для необразованного народа истина не настолько утонченна и  часто выступает в грубой и упрощенной форме. И в данном случае это было скорее похоже на реплику пионера с дикого Запада, занятого карточной игрой: "приятель, это не пики". Это не было выражено в той метафорической и изысканной форме, которая подошла бы для разговора какого-нибудь графа с королем Генрихом VIII.

Я очень внимательно наблюдал за происходящим и вынужден был отметить для себя, что реакция Бабы была вполне человеческой, хотя я, надо признаться, ожидал некого трансцендентного прорыва в область божественной невозмутимости, как наиболее логичной реакции. Было видно, как дрожал свиток в руках Бабы, когда он "нервно" сворачивал и разворачивал его. Его лицо передернулось, и, хотя он продолжал сострадательно улыбаться, казалось, в нем бурлили противоречивые эмоции.

Его голос немного дрожал, когда он заговорил на быстром английском.

"Это не ложь," - ответил Баба, протестуя и недоумевая, как Гилл мог решиться сказать такое. "Это не ложь! Твоя ошибка, твое непонимание". 

"Но, Баба, факт остается фактом, что Индия и Марша не были с тобой в Уайтфилде все это время, они были в Дарджилинге и потеряли свои паспорта. Не мог бы ты объяснить это как-нибудь по-другому?"

"Маленький ум, нет понимания. Бог повсюду, я повсюду, я привлек их ко мне. Повсюду - это во мне. Дарджилинг, Уайтфилд, Прашанти Нилаям, все это во мне".

" Я знаю, я знаю это Баба, но не нужно искажать факты. Факт остается фактом, что ты сказал ложь… Индия и Марша не были с тобой в Уайтфилде".

В комнате была такая концентрация энергии, что я боялся, как бы не произошел разряд молнии. Я чувствовал странное раздвоение в глубине души: с одной стороны, я очень хотел, чтобы Индия и Марша выбрались из того тупика, в котором они оказались; с другой стороны, Гилл был, несомненно, прав, разве это был правильный выход? Это был тот самый вопрос, который пытался достичь моего сознания. Баба, однако, был любящим, готовым на жертвы, и то, что он делал для них, было в конечном счете добром. И я, в конце концов, должен защитить его. Тем временем во мне появилось ощущение какого-то страха, что мы все вступили на опасную территорию, что если мы зайдем слишком далеко, мы все можем быть лишены навсегда его благосклонности и можем быть отторгнуты от него. И этот исход был ближе, чем нам казалось.

Где-то в глубине моего сознания появилось очень странное ощущение, что, несмотря на свое всезнание, Баба был захвачен врасплох. Все это свалилось на него неожиданно и вдруг, как если бы он вовсе не видел никакой лжи, пока ему на это не указали, и тогда он это увидел.

Я перебил Гилла, чувствуя дрожь от нехороших предчувствий.

"Эй, Гилл, ты высказался, почему бы тебе не послушать теперь, что он хочет тебе сказать? Ты знаешь также хорошо, как и я, что пространство для него - это сущие пустяки. Они ждали этого письма многие месяцы, а ты что, хочешь лишить их этой поддержки?" Мое напряжение росло.

Гилл хлопнул в ладоши и сказал: "Слушай, помолчи! Ты не понимаешь, что тут происходит". К несчастью, я это прекрасно понимал. В то время как Гилл сидел, пытаясь проглотить то лекарство, которое он сам сознательно для себя выбрал, Баба подхватил мои слова. "Я написал это письмо, исходя из чистой любви, божественной любви. Это не ложь, сэр. Мои преданные хотят оставаться со мной, а не разбивать свои сердца, покидая меня". Индия и Марша беспомощно кивали головами. "Это твое непонимание, ты не способен видеть божественную любовь из-за ревности. Ты сам хочешь такое письмо, поэтому когда я даю кому-то дополнительную милость в виде специального письма, ты завидуешь".

"Нет, Баба, это не так. Я не завидую…,"- сказал Гилл и затем добавил: "Я должен сказать, что, если бы эта ситуация повторилась хоть тысячу раз, я бы сделал то же самое".

Возможно, чувствуя, что он зашел уже слишком далеко, испортив всем праздник, и что другого такого шанса может быть уже не представится, Гилл решил поднять еще один вопрос, который, видимо, не давал ему покоя.

"И Баба … еда в столовой. Ты твердил нам в течение многих месяцев, что мы должны есть сатвическую пищу, чистую пищу без специев. Однако еда, которую ты ешь, такая острая, что просто сжигает до тла мой рот. И пища в столовой такая острая… Я имею в виду так много перца, вот такие стручки…" (Гилл показал пальцами), "…это просто физическое мучение есть такую пищу".

Баба стал объяснять: "Для индусов в перце есть особое питание, источник особой энергии, витамины и минеральные вещества. Вы, американцы, не понимаете. Перец везде один и тот же, по всей Индии".

"Но тогда, Баба, почему ты учил нас избегать острую пищу и пищу раджасическую и тамасическую? Разве эти наставления касались не всех?"

"Для индусов это нормально, но для американцев это приводит к тому, что возникают неверные желания и неправильные мысли". Это закрыло тему. Гилл продолжал сидеть, уставившись в пол, и выглядел весьма озадаченным, в то время как Баба понимающе посмеялся над его невежеством.

Перед тем как закончить интервью, Баба сказал: "Вера очень важна для садханы, для духовного пути. Сомнения - это злодеи и враги, сомнения приходят от эго, от зависти, ревности, ненависти… от всех плохих качеств". Когда он говорил это, он посмотрел сверху вниз на Гилла, как если бы Гиллу предстояло сейчас пройти самое большое испытание его веры в Бабу, хотя я и не понимал каким образом. Я также продолжал чувствовать себя виноватым за такую выходку Гилла, которая превратила милое, полное благости интервью в нечто настолько неудобоваримое, что у всех, похоже, осталось ощущение какого-то неприятного осадка. И хотя, по-видимому, гроза миновала, в памяти остался весь этот инцидент до последней детали, включая мелкие шероховатости в объяснениях Бабы.

Баба поделился с присутствующими отрывком из индийских писаний, то, что он обозначил как "пример, укрепляющий веру".  Отрывок был из Бхагавад Гиты, поэтического повествования об аватаре, который предшествовал Саи Бабе, о Господе Кришне, темно-синем чудотворце, который жил тысячи лет назад.

"Однажды Кришна и Арджуна прогуливались вместе. Увидев в небе птицу, Кришна сказал: "Вон голубь". "Да, это голубь," - ответил Арджуна. "Нет, я думаю, это орел". "Ты прав, это орел". "А сейчас я ясно вижу, что это ворона". "Тогда, - говорит Арджуна, - это несомненно ворона". Тогда Кришна рассмеялся и стал поддразнивать Арджуну, что он все время соглашается, что бы Кришна ни сказал. Арджуна ответил: "Ты Господь вселенной. Если ты говоришь, что это так, то это так. Я больше верю твоим словам, чем тому, что видят мои глаза".

Баба, улыбаясь, дал понять нам, что интервью окончено. Но я чувствовал, что что-то было необратимо разрушено, что-то было испорчено, чему-то был нанесен непоправимый ущерб.